Полчаса из жизни лошади. Когда озаренный солнцем, он бегает в тени собственной гривы. Или шагает на веревочке. Это совсем не много. Он привязан лишь к братьям, а веревочками – к человеку. Человек не может стать братом, потому отпускаешь – и белый убегает. А так – будто бы и видит тебя. Одно ушко назад – любимая неуверенность, которая лишь для видимости. Все может быть абсолютно бессмысленно, просто надо делать вид, что солнце обжигает гриву и что где-то в конюшне ждет белая лошадь. А если два ушка назад и полузакрытые глаза, значит, слишком задумался и забыл сделать вид, что верит в смысл. Ему, должно быть, грустно. И так сильно, что приходится делать вид.
И когда полчаса прошли, тебе не пришлось делать вид, что больно. Потому что было хорошо. Но прошла неделя, ты смотришь за серые стекла, там нет белой лошади. Там нескончаемая сырость и грязный асфальт. Почему в других странах он не бывает грязным?.. Там, за стеклом, равнодушные и пустые безликие души бродят с работы домой, от столба к столбу. И не знают, что в мире бывают белые лошади. Окно рисует свои узоры, где люди с птичьими головами и кровожадные голуби. Где синие губы любви шепчут, что даже равнодушие может быть громче боли, что чувства могут врать, а ложь быть правдой. Там, на окне, странные машины, ездящие по металлическому воздуху, провода под облаками и острые железные иглы в виде мыслей. Огромные кирпичные дома с обшарпанной, обсыпавшейся кладкой, упирающиеся в небо. Там нет солнца.
У тебя внутри живые картинки, стекла, фотографии. Это всего лишь пол часа из жизни. Это внутреннее одиночество, не способное ни вылиться, ни закончиться. Его нельзя убить. И сколько бы не было вокруг людей, сколько бы жизни не проходило мимо, все это одна большая боль, которая дает себя знать, как только кто-то уходит. А если уходит, держать нельзя, да и смысла нет. Значит, кто-то научился делиться собой, а не грустью. Ведь разделяя одиночество, ты лишь даешь ему жить дважды. Как грибнице. Каждая веточка которой питается отдельно и растет вне всего. Надо делиться не одиночеством, а собой. А когда сил остается только на одиночество, его лучше спрятать и никому не показывать. И жить не полчаса, растягивая минуты, цепляясь за последнее солнце, а жить этим вечером. Как все просто… вот только сделать это никогда не получается. Так, за пол часа из жизни белой лошади, солнце много раз заходит за листья, окрашивая шерсть в мелкую шашечку, грива взлетает и опускается, слепя глаза. Два задних копыта выбивают серебряный снег, а передние уже в пыли. Они крутят землю, и за пол часа пролетает вся жизнь. Потому что смысл всей жизни висит на кончике гривы белой лошади. И он иногда мелькает золотым блеском сквозь кусты, опускается на спину, скатывается на поясницу, и белая лошадь учится с ним танцевать. А потом начинает бегать чьей-то тенью по небу, опускаясь иногда водить ручку по тетради и рисовать узоры серого на стекле… а потом уходит. И можно искать всю оставшуюся жизнь того, который не полчаса, а который время. И не смысл, и не цель, так, мечта. Пытаться повторить. Это крылатое создание, что не приходит дважды. А все люди живут, надеясь на то, что он способен повторяться. Зачем мы живем? За счастьем? Почему иногда за ним не замечается жизнь? Быть может, должно быть что-то другое? Хотя что ещё, кроме счастья…
А лошадь закончила бегать. В волосах его путается снег с желтыми листьями. Белый учится гнуться и тянуть ножки вперед. Его тоже ждет его белая лошадь. Где-то в конюшне стоит и зовет ржанием солнце. Хорошо, когда можно понять чьи-то ожидания. А человеческий язык так скуден, что приходится делать вид, что тебе не больно. Делать вид, что кто-то нужен тебе. Придумывать тех, кто способен ждать.
Это всего лишь полчаса из жизни белой лошади. Это не смысл, не цель. Просто то, что можно подумать за пол часа самой обычной жизни в городе, где между стенами домов, колесами машин, асфальта и денег… растут деревья, озаренные лучами заката… и среди них бегает белая лошадь.

28-30 марта. 2006.