(выкладываю частями. так удобнее читать)
Пока Крольчишка спит, я села писать.Я не знаю, что из этого получится, и кто все это будет читать.
Я знаю только одно – зачем это надо. И мне очень помог Хрюшка. Чтобы помнили. Потому что это несправедливо, что лошади обязательно надо быть знаменитой, чтобы ее запомнили. Потому что они уходят очень тихо, иногда вдалеке от нас, иногда совсем рядом. И остаются только цветные карточки в памяти.
Какие-то истории еще не закончены, какие-то могут расти, только за счет новых подробностей, вписанных в середину, какие-то смешные, какие-то грустные, интересные и не очень, длинные и совсем короткие. У меня есть дневник того времени, он мне будет немножко помогать.
И еще горстка старых и очень плохих фотографий. Я по возможности не буду их облагораживать и оставлю все как есть. Потому что они дороги мне такими. Потому что каждая фотография была целым событием и остается свидетельством.
Моя память изменяет мне. Я пишу это и для себя тоже. Чтобы помнить, что у меня была эта жизнь. Чтобы верить, что у нее есть продолжение.

Я не изменяла имен. Мне лень выдумывать.
Букв ооочень много.

Гипс

Гипс обладал какой-то гипертрофированной честностью. Я больше таких честных лошадей никогда не встречала. Не помню ни одного случая, чтобы он схалтурил на работе. Если он не прыгнул – значит просто физически не смог, если растащил, значит испугался. Он совершенно точно никому не хотел плохого, ни разу ничего не сделал назло. Но при этом Серый не был этаким добряком – у него был особый характер, не допускающий панибратства, очень независимый, полный чувства собственного достоинства.

Мы познакомились с ним двенадцать лет назад. Он был настоящей прекрасной белой лошадью из сказки – светло–серый десятилетний орловец, уже теряющий яблоки, с лебединой шеей – щедрым наследством своего знаменитого батюшки Пиона.
Гипса работали в выездку. Широко известная в узких кругах Л.И. не стеснялась в использовании бича и строгого железа. Так и пробегал он с мунштуком большую часть жизни – даже под прокатом. Зато у него был совершенно не рысачий галоп, пассаж и пиаф. И чтобы ни просили у него, он предлагал пассаж. И когда боялся, тоже пассажировал. А боялся он хлыста.
Хозяйку его звали Юлей. На тот момент ей было 19, а ее дочке Алисе – 2. Мне она казалось ужасно строгой и взрослой. У нее было две лошади: Гипса продали с довеском – англо-текинцем Галантом.
Вот к Юльке–то я и пришла заниматься весной 95-го на Центральный Московский ипподром.
Естественно вошла я не с нужного бокового, а с центрального входа. И двухэтажных конюшен, конечно, оказалось две. Беговой круг был такой огромный.
Мы с Юлей вышли на плац. В этот момент мимо пролетела девочка на потащившем сером коне – как оказалось Юлина прокатчица. Девочку поймали и сняли. Посадили меня. Поставили на вольтик вокруг красной стенки. Сели на стенку и сказали мне рысить. Ну вобщем я и рысила. От первого занятия помню только, как белая грива покачивается перед глазами. По сторонам я не смотрела. Было страшновато.

На второе занятие Гипс меня растащил. Я не упала и чрезвычайно этим гордилась.

25.04.95
Я еще тебе не рассказывала о том, что я хожу ездить на Ипподром. Сегодня Гипс (Сережа), Юлькин конь, разбуянился и потащил меня по всему «манежу», как я не упала, даже удивительно. Может я слишком много о себе думаю, но мне кажется, что меня зауважали. Хотя это может быть полный бред, такая уж я шизофреничка. На ипподроме такие красивые лошади. И люди там странные, честные и добрые, лишенные каких-либо комплексов. И к тому же веселые, с юмором. Мне очень понравились и Оксанка, и Юлька, и даже Саша. Я решила, что если, когда я вырасту, у меня будет лошадь или же я буду заниматься конным спортом, то я обязательно займусь выездкой. Может это всего лишь мечты, но так хотелось бы, чтобы эти мечты сбылись.

Потом я пришла и мне сказали, что Юлька в центре круга. Я не знала где у этого большого круга центр. Помню огромное пространство и где-то очень вдалеке маленькая фигура всадницы на сером коне. Юлька посадила меня после себя, а я не успела переделать стремена. Начали рысить. Юлька потом говорила, что думала, будто я устала и поэтому останавливаюсь, а мне хотелось подтянуть стремена. В общем так я и проездила по-моему. Потому что стерла себя коленки в кровь так, что она сочилась через джинсы. Юлька очень ругалась. Ты что, сказать не могла?!

Моя мама позвонила Юле и сказала, что у нас нет денег, чтобы часто ездить, но я могу помогать. Об этом звонке я узнала только лет через пять, когда уже работала в другом месте.

Можешь приходить и помогать, чистить, убирать и иногда шагать без седла.

27.04.95.
Я сегодня не шибко ездила, но зато отшагала и Серого, и Галанта. Одного за повод, другого верхом. Из всего того, что со мной произошло на Ипподроме, я выяснила, что: во-первых, я не совсем разучилась ездить на лошади, во-вторых, Галант гораздо спокойней Сережи, в–третьих, у меня будет фото с Гипсом.

Мы шагали с Серым. Много. У него был стремительный шаг. Он научил меня ходить быстро и вести лошадь в руках тоже быстро. Мы лазили с ним по всему ипподрому, изучая переулки между конюшен, штурмуя навозницы, огибая кусты и лужи, шарахаясь от выбегающих из ворот рысаков в качалках. В воздухе пахло ванилью и сдобой, и мы искали тайную булочную, как ищут клад, забираясь в самые дальние уголки, но все время упирались только в серую стену. Много лет спустя я узнала, что никакой тайной булочной нет, а это просто фабрика Большевик неподалеку.
О! пахнет большевиками!

Мы пасемся в центре круга. Вернее пасется Серый, а я лежу на траве и смотрю, как его заливают лучи солнца. И ветер треплет гриву. Он очень аппетитно ест. Ну просто оооочень. Срываю клочок травы – пробую. Не вкусно. Не жуется. Очень расстраиваюсь от своей несовершенности.

(продолжение следует... может быть...)