Сердце пронзило стрелой боли, оно отчаянно заколотилось и чуть не разорвалось. Бледный, весь в холодном поту, осунувшийся парень на вид лет двадцати восьми, а то и старше (хотя на самом деле он был еще совсем юн), тяжело дышал. В ожидании следующей стрелы он пытался цепляться за покрытые испариной водопроводные трубы, словно они могли ему чем-то помочь.
«Боже, где ты? Черт подери, где же ты сейчас, Боже? О, бог мой как сдавливает виски, боже я не вынесу этой адской боли! Дай мне сил, Боже, молю тебя, мое спасение в соседнем доме, молю, позволь мне до него добраться! Аааа! Ну и где твое хваленое всепрощение? Почему ты отказываешь мне в помощи? Я ведь верил тебе… а ты меня предаешь?» Мысли плавно перетекали в слова, обрушиваясь на стены пустующей обшарпанной комнатенки истерическим криком. Он чувствовал как ледяной кулак все сильнее и сильнее сжимает его сердце. Ему казалось, что его вены превратились в подкожные реки, наполненные кипящей лавой и так и норовящие вырваться из плоти. Он кричал, бился об батареи, жался к холодным стенам и корячился на полу, казалось, его внутренние органы желают разорвать плен из плоти, освободится, нарушить целостность его тела. Он не знал, сколько прошло времени, он почти терял пульс, но продолжал колошматить по стенам и батареям и истошно кричать, наивно пытаясь заглушить боль. Он не слышал, как скрипнула хлипкая дверь, как застонала половица в прихожей, он даже не сразу заметил, как отворилась обшарпанная дверь его комнаты. Он не сразу заметил неуверенно заглядывающую в дверь женщину с полными слез глазами. Ее не молодое, тощее тело все тряслось словно осиновый лист, она протянула руку и бросила на пол сверток белой бумаги и шприц. «На, только не ори, не кричи ты так, сдохни уж поскорее, не мучайся…» ее губы тряслись вместе с телом и голос предательски дергался срываясь то на крик, то на шепот. Произнеся эти слова, она зарыдала в голос, закрыла ладонями лицо и опрометью бросилась вон из квартиры.
Он не верил своим глазам, все это время он лежал, застыв в непонятной позе на полу и с расширенными от удивления, боли и страха глазами смотрел на вошедшую. Скорее даже не на нее, а на ее руку, и следом на то, что она бросила на пол, он проследил весь путь следования свертка и шприца по полу, и в момент, когда женщина скрылась за дверью, он накинулся на сверток, словно голодный зверь на кусок свежего мяса. С мастерством хирурга, практически забыв о боли, он совершил несколько манипуляций и дрожащей рукой с первой попытки вогнал иглу шприца в вену посиневшей руки и тут же с облегчением откинулся на спину. Он чувствовал, как яд медленно плывет по его разбухшим венам, как он оживляет их и заставляет трепетать тонкую материю. Гул в голове постепенно утихал, а ледяная лапа сковавшая сердце теплела и медленно таяла, разнося по телу приятное блаженство. Медленно в голове стали всплывать картины, туманные, словно сигаретный дым, они распространялись внутри него. Туман извивается и плещет рисуя образы, дарит ощущение полета и невесомости. Легкое головокружение сменяется на зыбкость пустынного песка, а потом и вовсе на болотную трясину. Он чувствует, что его руки и ноги тонут в вязкой жиже болота, он видит как эти массы грязи, заполняют комнату, а по стенам ползут пауки и тараканы. Они движутся к нему медленно, позволяя страху глубже проникнуть в его сознание . Он начинает биться в истерике, пытаясь освободится от трясины, но тонет еще глубже, он пытается стряхнуть приближающихся насекомых, но они только настойчивей приближаются к его телу и начинают вгрызаться в его плоть своими малюсенькими зубками. Он кричит, но заранее знает, что крик ему не поможет, вскоре он проваливается в черноту. Чернота эта, лишь дурманный сон, после отступления которого, снова придет реальность, от которой он снова сбежит. И будет делать это снова и снова, постоянно увеличивая дозу, пока она его не убьет.
19.03.08.