Фроськин

2 октября 2001

Автор: О. Ларина

Ранним летом к нам в конюшню все чаще стал захаживать кот. Он был невероятно крупным.

А длинная пушистая шерсть увеличивала его в размерах до такой степени, что кота легко можно было принять за собаку. Судя по расцарапанной в кровь морде, кот вел бурную и интересную жизнь. Если этому наглецу что-то было нужно, он ходил за нами по пятам, крича пронзительно и настойчиво до тех пор, пока мы не сдавались и не шли на уступки.

Как-то вечером, когда мы пили чай и вели, как обычно, разговоры вокруг коней, на пороге появился он. Свое присутствие кот отметил протяжным и требовательным МЯУ!

"Ну, прям, как Фроськин! И вечно то ему что-то надо", - бросил наш конюх.

Остальным сравнение показалось более чем остроумным. Все засмеялись. Фроськин - местный конкурист, отличавшийся истеричным характером и хриплым голосом. Вечно недовольный, он считал, что все вокруг ему что-то должны. Аналогия была прямая, и с того самого дня за котом прочно утвердилась кличка "Фроськин".

Сам Фроськин стоял в другой конюшне, к нам заглядывал крайне редко, и посему этот деликатный момент никак не отражался на его и без того расшатанной нервной системе.

Фроськин-кот чувствовал себя у нас превосходно. За несколько месяцев сытой беззаботной жизни он изрядно прибавил в весе. Его все чаще видели развалившимся в ленивой позе где-нибудь в теплом уголке конюшни. Шерсть его стала блестящей, а морда - еще более хитрой. Скоро за Фроськиным стали замечать привычку засыпать там, где он останавливался дольше, чем на одну минуту. Как-то сон сморил кота в амуничной. Конюх, закрывавший амуничную на ночь, кота не заметил. Утром Фроськин вылетел оттуда пулей, чуть не сбив конюха с ног. По его виноватой морде и ушам, прижатым так, что они почти касались глаз, мы безошибочно поняли, что он что-то натворил. Что именно, стало ясно через секунду. Из амуничной по конюшне со скоростью света распространялся омерзительный запах того, что бедное животное, не в силах справиться с естественной потребностью организма, оставило после себя прямо на одном из седел. И надо же было так случиться, что это злополучное седло оказалось седлом нашего тренера. Заткнув носы, мы громко обсуждали случившееся.

"Доброе утро. Что у вас происходит?" на пороге стоял Василий Афанасьевич.

Обычно в конюшнях все разговаривают друг с другом на простом и понятном языке, особо не церемонясь. Но Афанасьевич был исключением. Так, неизменную фразу "Кто насрал?" незамедлительно сопровождала укоризненная реплика Афанасьевича: "Девочки, ну вы же спортсменки, кандидаты в мастера спорта. Ну, как вы выражаетесь? Надо говорить "Кто это навоз положил?" (А навоз, время от времени появляющийся на полу конюшни во время следования лошадей из денника в манеж, надо сказать, дело обычное).

Мы не помнили, чтобы наш тренер когда-либо изменял своей деликатности.

...Запах был нестерпимый.

Афанасьевич заглянул в амуничную: "Кто насрал на мое седло?!"

Мы застыли на месте.

"...Фроськин".

" ???!!!"

"Ну да. Он, похоже, там уснул. Андрюха вечером дверь закрыл, а Фроськина не заметил. Ночью тому, очевидно, приспичило. Проситься то может, он и просился, да все спали, не слышали. Вот и результат".

Афанасьевич грозно смотрел на нас.

"Да ладно, Василий Афанасьевич, ну не переживайте Вы так, уберем. Такое с ним в первый раз. Авось не повторится".

"Уж я надеюсь", съязвил Афанасьевич, подозрительно глядя на нас. Было очевидно, что происшедшее просто не укладывалось у него в голове.

Вскоре мы отвлеклись на рутинные дела, и о Фроськине благополучно забыли.

Помнил, как оказалось, один лишь Афанасьевич.

Вечером того же дня в манеж, в разгар тренировки, въехал ничего не подозревающий Фроськин. Как обычно, он был не в духе. Афанасьевич смотрел на Фроськина так, будто видел того впервые в жизни. Минут пять он молча за ним наблюдал. Наконец, не выдержал:

"Фроськин! Подъедь!"

"Да, Василий Афанасьевич".

"Что, да? Сказать мне ничего не хочешь?"

"А что такое?"

"Что такое, говоришь?... Хорошо... Задаю конкретный вопрос: "Что за символизм ты мне устроил?"

"Что устроил...?" - Фроськин искренне пытался понять, чего от него хочет Афанасьевич.

"Я спрашиваю, что означает сей символ, который ты так аккуратно вписал в мое седло?"

"Символ? Какой символ?"

"Слушай, Фроськин, кончай корчить из себя умственно отсталого", - Афанасьевич начинал кипятиться, - "Все понимаю, напился. Бывает. Закрыли. Тоже бывает. Но зачем же так низко мстить?"

Фроськина все это тоже стало раздражать. "Что вообще происходит? "Символизм", "напился", да я уже полгода не пью!" - он чуть не выпал из седла. Конь под неуравновешенным всадником занервничал.

Василий Афанасьевич, тонко чувствовавший как лошадей, так и людей, почувствовал неладное и решил поменять тактику.

"Ну, тихо, тихо. Эко ты коня то напугал, ему ведь еще работать. Димочка, ты так не нервничай. Успокойся. Со всеми бывает, ничего страшного. Ну, закрыли тебя в амуничной..."

"В какой амуничной???" - зарычал Фроськин, теряя контроль над собой. Конь испуганно присел.

Тут не выдержал Афанасьевич: "Фроськин, ты мне так коня испортишь. А ну, слезай!"

Фроськин, весь красный, с дрожащими руками стоял перед тренером. Было видно, что он сдерживает себя из последних сил.

"Василий Афанасьевич, чего Вы от меня хотите?"

"Я хочу, чтобы ты объяснил мне, зачем ты это сделал!"

Проезжавшая мимо Ленка услышала обрывок фразы. Вмиг сообразив, что происходит, она начала дико хохотать. Через секунду Афанасьевича и Фроськина окружала толпа всадников.

Захлебываясь от смеха и чуть не падая с лошади, Ленка еле выдавила:

"Василий Афанасьевич, это не тот Фроськин! У нас кот - Фроськин".

Фроськин кинулся к Ленке: "Какой кот? Вы что, кота моим именем назвали???" ярость его достигла предела. Мы рыдали. До Афанасьевича, наконец, дошел смысл Ленкиных слов. Он в крайнем изумлении посмотрел на Фроськина и весь вдруг затрясся от неудержимого хохота.