Записки сельского ветеринара

9 апреля 1999

Рассказ Дж. Хэрриота из цикла "Записки сельского ветеринара"

Автор: Дж. Хэрриот

Пожалуй, самым драматичным событием в истории ветеринарной практики явилось исчезновение рабочей лошади. Даже не верится, что эта опора и гордость нашей профессии сошла на нет за какие-то считанные годы. И произошло это у меня на глазах.

Когда я обосновался в Дарроуби, трактор уже начал свое победное шествие, но в сельской общине традиции очень живучи, и лошадей и там и в окрестностях было еше много. Чему мне следовало только радоваться, так как ветеринарное образование, которое я получил, строилось вокруг лошади, а все остальное было весьма второстепенным дополнением. Во многих отношениях обучение наше было вполне научным, и все же по временам мне мерещилось, что люди, его планировавшие, мысленно видели перед собой дипломированного коновала в цилиндре и сюртуке, существующего в мире подвод и конных фургонов.

Анатомию лошади мы изучали в мельчайших подробностях, остальных же животных куда более поверхностно. И то же наблюдалось во всех других дисциплинах, начиная от ухода за животными, когда мы постигали все тонкости ковки, превращаясь в заправских кузнецов, и кончая фармакологий и хирургией. 0 сапе и мыте нам полагалось знать куда больше,чем о чуме у собак. Но и корпя над всем этим, мы, зеленые юнцы, понимали, что это глупо, что ломовая лошадь уже стала музейным экспонатом и работать нам предстоит главным образом с рогатым скотом и мелкими животными.

Тем не менее мы потратили столько времени и сил на овладение лошадиными премудростями, что все-таки найти пациентов, для лечения которых эти знания могли пригодиться, было,. как я уже сказал, очень приятно. Пожалуй, в первые два года, я лечил рабочих лошадей чуть ли не каждый день, и пусть я не был и никогда не буду специалистом по лошадям, но и меня покоряла своеобразная романтика заболеваний и травм, названия которых порой восходили к средневековью. Заковка, гниение стрелки, нагноение холки, свищи, плечевой вывих - ветеринары лечили все это из столетия в столетие, пользуясь почти теми же лекарствами и приемами, что и я. Вооруженный прижигателями и коробкой с пластырями я решительно плюхнулся в извечный стрежень ветеринарной жизни.

И вот теперь, на исходе третьего года, струя эта, если и не пересохла, то настолько ослабела, что становилось ясно: не за горами день, когда она и вовсе иссякнет. В какой-то мере это означало определенное облегчение жребия ветеринарного вра ча, поскольку работа с лошадьми была физически наиболее трудной, и самой требовательной из наших обязанностей.

А потому, глядя на этого трехлетнего мерина, я вдруг поду мал, что подобные вызовы теперь далеко не так часты, как со всем еще недавно. На боку у него была длинная рваная, хотя и неглубокая рана там, где он напоролся на колючую прово локу, и при каждом движении края ее расходились. Деваться было некуда: ее следовало побыстрее зашить.

Лошадь была привязана в стойле за голову, и правый ее бок прижимался к высокой деревянной перегородке. Работник, дюжий детина шести футов роста, крепко ухватил уздечку и привалился к яслям, а я начал вдувать в рану йодоформ. Меринок отнесся к этому спокойно, что было утешительно, так как он мог похвастать весьма могучим сложением и от него прямо- таки исходило ощущениее жизнерадостной силы. Я вдел шелко винку в иглу, чуть приподнял край раны и прошил его. "Ну, все в порядке!> - подумал я, прокалывая край напротив, но тут мой пациент судорожно дернулся, и мне почудилось, что прямо по мне просвистел ураганный ветер, а он вновь стоял, прижи маясь к перегородке, словно ничего не произошло.

Когда лошадь меня лягала, это всегда оказывалось полной неожиданностью. Просто поразительно, с какой молниеносной быстротой способны взметнуться эти могучие ноги. Тем не ме нее в его попытке ударить меня сомневаться не приходилось: игла бесследно исчезла вместе с шелковинкой, лицо дюжего ра ботника побелело, и он смотрел на меня выпученными глазами, а мой <габардиновый макинтош> пришел в удивительное состояние - словно кто-то старательно располосовал его спереди лезвием бритвы на узкие полоски, которые теперь лохмотьями свисали до пола. Огромное подкованное копыто прошло в одном-двух дюймах от моих ног, но с макинтошем я мог распро щаться навсегда.

Я стоял, ошалело оглядываясь, и тут от дверей донесся бодрый голос:
- А, мистер Хэрриот! Да что же это он натворил? - КлиффТайрман, старый конюх, поглядел на меня с досадливой усмешкой.
- Чуть не отправил меня в больницу, Клифф,- ответил я с дрожью.- Промахнулся самую малость. Меня как ветром обдало.
- А что вы делали-то?
- Попробовал было зашить рану. Но больше и пытаться не стану, а съезжу сейчас за намордником и хлороформом.
- Да на что вам хлороформ? - возмутился Клифф.- Я сам его подержу, и можете ни о чем ие беспокоиться.
- Извините, Клифф! - Я покосился на его щуплую фигуру и начал убирать шовный материал, ножницы и йодоформ. - У вас легкая рука, я знаю, но он уже разок попробовал до меня добраться, и больше я ему такого удовольствия предоставлять не намерен. Мне что-то не хочется остаться хромым до конца моих дней.

Невысокий жилистый конюх словно весь подобрался. Он выставил вперед голову и смерил меня воинственным взглядом.
- Да что вы городите! - Он яростно обернулся к дюжему работнику, который все еще крепко держал уздечку, хотя его мертвенная бледность успела приобрести слегка зеленоватый оттенок.- Иди-ка ты отсюда, Боб! Так перетрусил, что и лошадь напугал. Иди-иди, его я подержу.

Боб с облегчением выпустил уздечку и с виноватой ухмылкой бочком пробрался мимо мерина. Он был выше Клиффа по меньшей мере на roлoвy.

Происшедшее, казалось, возмутило Клиффа до глубины души. Он взял уздечку и посмотрел на мерина укоризненным взглядом, как учитель на расшалившегося ученика. А тот, в явном возбуждении прижал уши и запрыгал, грозно стуча копытами по каменным плитам пола. Но стоило щуплому конюху ударить его кулачком по ребрам снизу, и он сразу встал как вкопанный.

- У, олух царя небесного! Стой смирно, кому говорю! Что это ты выделываешь, а?! - рявкнул Клифф и опять ударил кулачком по крутым ребрам. Особой боли такой слабенький удар причинить не мог, но мерин тотчас стал само послушание.- Лягаться вздумал, а? Я те полягаюсь! - Клифф дернул уздечку, устремив на лошадь гипнотический взгляд. Потом кивнул мне: - Беритесь за дело, мистер Хэрриот, он вас не пришибет.

Я нерешительно взглянул на лошадь - такую большую, такую грозную! Ветеринарам постоянно приходится с открытыми глазами идти навстречу заведомой опасности, и, полагаю, на каждого это действует по-разному. Меня порой излишне жавое вображение ввергало в дрожь, рисуя самые жуткие картины, и вот теперь я даже с некоторым сладострастием прикидывал, какой мощью обладают эти огромные копыта, обведенные узкой полоской металла. Размышления мои прервал голос Клиффа:

- Да не прохлаждайтесь, мистер Хэрриот, говорю же, он вас не пришибет!

Я снова открыл ящик с инструментами и дрожащими пальцами вдел новую шелковинку в новую иглу.. Собственно говоря, выбора у меня не было - Клифф не спрашивал, он приказывал. Придется рискнуть еще раз.

Когда я, еле переставляя ноги, вернулся на прежнее место, думаю, вид у меня был не слишком внушительным: спотыкаюсь о дикарскую юбочку, в которую превратились полы моего макинтоша, вновь протянутые к ране пальцы дрожат, в ушах гремит кровь. Но я напрасно мучился. Клифф оказался совершенно прав, и мерин меня не пришиб. Собственно говоря, он даже ни разу не шелохнулся и, казалось, сосредоточенно слушал, что ему шепчет Клпфф, придвинувший лицо к самой его морде. Я вдувал йодоформ, шил и защемлял, словно демонстрируя методику на анатомической модели. С хлороформом, пожалуй, было бы даже не так удобно.

Когда я с величайшим облегчением покинул стойло и начал опять убирать инструменты, монолог возле лошадиной морды заметно изменился по тону. Угрожающее ворчанье все больше переходило в нежную насмешливость.

- Ну видишь, окаянная твоя душа, что зря ты свои коленца выкидывал! Ты же у нас умница, верно? Ты у нас молодец! - ладонь Клиффа ласково скользнула по шее, и могучая лошадь потерлась о него мордой, как доверчивый и послушный щенок.

Медленно выходя из стойла, Клифф успел похлопать мерина по спине, боку, животу, крупу и даже шутливо подергал репицу, а недавнее злобное чудовище блаженно подчнялось этим ласкам.

Я вытащил из кармана пачку сигарет.
- Клифф, вы чудо. Не хотите закурить?
- Это будет, как свинью клубникой угощать,- ответил конюх и высунул язык, на котором покоился кусок табачной жвачки.- Без этого я никуда. Как суну с утра, так хожу до ночи. А вы и не догадались?

Вероятно, вид у меня был до смешиного удивленный. Во всяком случае, маленькое обветренное лицо расползлось в довольной улыбке. И глядя на эту улыбку, такую мальчишескую, такую победную, я невольно задумался над тем, какой феномен представляет собой Клифф Тайрман.

В местах, где закаленность и долговечность были правилом, он, тем не менее выглядел чем-то исключительным. В первый раз я увидел его почти за три года до этого дня - он бегал между коровами, хватал их за морды и удерживал, словно без малейших усилий. Я решил, что передо мной человек средних лет, но на редкость хорошо сохранившийся. На самом же деле ему было уже под семьдесят. Несмотря на щуплость, он был внушителен - длинные болтающиеся руки, твердая косолапая походка, набыченная голова придавали ему вызывающий вид, точно он шел по жизни напролом.

- Вот не думал, что увижу вас нынче,- сказал я.- Говорили, у вас пневмония.

Оп пожал плечами.
- Есть малость. Первый раз валяюсь с тех пор, как сопляком был.
- Так зачем же вы встали? - Я поглядел на тяжело вздымающуюся грудь, на полуоткрытый рот.- Когда вы его держали, я слышал, какие у вас хрипы.
- Да нет, не для меня зто, Денек-другой, я и вовсе оклемаюсь.--0н схватил лопату и принялся энергично сгребать кучу конских яблок, сипло и тяжело дыша.

Харленд-Грейндж, большая ферма у подножия холмов, была окружена пахотными землями, и в свое время в длинном ряду стойл этой конюшни не нашлось бы ни одного свободного. Двадцать с лишним лошадей - и по меньшей мере для двенадцати из них каждый день находилась работа. А теперь их осталось две: молодой мерин, которому я зашил рану, и дряхлый конь серой масти по кличке Барсук.

Клифф был главным конюхом, а когда произошел переворот, и лошадей свергли с былого пьедестала, без жалоб и стенаний пересел на трактор, не брезгуя и никакими другими работами. Это было типично и для множества других, таких же как он, сельских работников повсюду в стране. Лишившись дела всей своей жизни, оказавшись перед необходимостью начать все с начала, они не подняли вопля, а просто взялись за новое дело. Собственно говоря, люди помоложе перешли на машины с жадностью и показали себя прирожденными механиками.

Но для старых знатоков, вроде Клиффа, что-то невозвратимо рухнуло. Он, правда, любил повторять: <На тракторе-то сидеть оно куда сподручнее - прежде-то за день так по полю находишься, что ног под собой не чуешь!> Но любовь к лошадям он сохранял в полной мере - то чувство товарищества между работником и рабочей лошадью, которое крепло в нем еще с дней детства и осталось у него в крови навсегда.

В следующий раз я приехал в Харленд-Грейндж к откармливаемому бычку, который подавился куском турнепса, но пока я возился с ним, хозяин, мистер Гиллинг, попросил меня взглянуть на старого Барсука.
- Он что-то все кашляет. Может, конечно, возраст, но вы все-таки его посмотрите.

Старый конь теперь стоял в конюшне в полном одиночестве.
- Трехлетку я продал, - объяснил фермер. - Но старичка придержу. Не трактор же гонять, если надо какую-нибудь мелочь перевезти.

Я покосился на вытесанное как из гранита лицо. По виду его никак нельзя было заподозрить в мягкосердечности, но я догадывался, почему он не расставался со старым конем. Ради Клиффа.
- Ну, Клнфф, во всяком случае, будет рад, -сказал я. Мистер Гиллинг кивнул.
- Да уж,, другого такого лошадника поискать. Водой не разольешь. - Он усмехнулся. - Помнится, хоть и давненько это было, как Клифф поругается со своей хозяйкой, так уйдет в конюшню на всю ночь посидеть с лошадками. Сидит там час за часом и покуривает. Он тогда еще табак не жевал.
- А Барсук у вас тогда уже был?
- Угу. Мы ж его вырастили. Клифф ему вроде бы как восприемник. Дурачок, поминю, задницей вперед шел, ну, и пришлось нам повозиться, чтобы его вытащить! - Он улыбнулся.- Наверное, потому Клифф всегда его и отличал. Работать на Барсуке никому другому не давал, только сам - год за годом,год за годом. И до того им гордился, непременно ленты ему в гриву вплетет и все бляхи на упряжи начистит, если, скажем, ехал на нем в город. - Он задумчиво покачал головой.

Дряхлый коняга оглянулся с легким любопытством, услышав мои приближающиеся шаги. Ему было под тридцать, и весь его облик говорил о тихой старости - торчащие тазовые кости, поседелая морда, провалившиеся глаза, полные благожелательности. Я собирался измерить ему температуру, но тут конь издал резкий лающий кашель, который подсказал мне, что с ним такое. Минуты две я наблюдал, как он дышит, и второй симптом также оказался налицо. Дальнейшего осмотра не потребовалось.
- У него запал, мистер Гиллинг, - сказал я.- А точнее эмфизема легких. Видите, как у него дважды вздергивается живот при выдохе? Дело в том, что его легкие утратили эластичность и, чтобы вытолкнуть из них воздух, требуется дополнительный нажим.
- А причина в чем?
- В первую очередь, конечно, возраст. Но он немного простужен, вот все и стало гораздо заметнее.
- Но пройти-то может? - спросил фермер.
- Ему станет полегче, когда он разделается с простудой, но совсем здоровым, боюсь, ему уже никогда не быть. Я дам вам лекарство, которое смягчит его кашель. Подмешивайте ему в воду.

Я сходил к машине и вернулся с отхаркивающей мышьяковой микстурой, которой мы тогда пользовались.

Прошло примерно полтора месяца, и как-то вечером часов около семи мне опять позвонил мистер Гиллинг.
- Вы бы не приехали посмотреть Барсука? - спросил он.
- А что с ним? Опять плохо дышит?
- Да нет. Кашлять он кашляет, но вроде бы особенно из-за этого не мучается. Нет, у него, по-видимому, колики. Сам я уехать должен, так вас Клифф проводит.

Старый работник ждал меня во дворе с керосиновым фонарем. Подойдя к нему, я с ужасом воскликнул:
- Боже мой, Клифф! Что вы с собой сделали?

Лоб и щеки у него были сплошь в ссадинах и царапинах, а нос, весь ободранный, торчал между двумя синяками.

Тем не менее он ухмыльнулся, а в глазах у него запрыгали смешливые искорки.
- Да с велосипеда намедни грохнулся. Наехал на камень, ну и перекувыркнулся через руль задницей кверху. - При этом воспоминании его разобрал хохот.
-Но черт подери, почемы вы к доктору не сходили? Нельзя же вам разгуливать в таком виде!
- К доктору? А чего у них время зря отнимать? Эка невидаль! - Он потрогал рассеченный подбородок. - Один денек пришлось-таки перевязаться, а теперь все поджило.

Я только головой покачал и пошел за ним в конюшню. Он повесил фонарь на столб и направился к коню.
- Ума не приложу, что с ним такое, - сказал он. - Вроде бы ничего такого и нет, а все-таки не все у него в порядке.

Особых признаков сильной боли заметно, действительно, не было, но Барсук все время переступал с ноги на ногу, словно ощущал какую-то неловкость в животе. Температура оказалась нормальной, и никаких симптомов возможных болезней мне обнаружить не удалось.

Я еще раз оглядел его с некоторыми сомнениями.
- Может быть, и правда, легкая колика. Во всяком случае, ничего такого не заметно. Я впрысну ему кое-что, чтобы он успокоился.
- Ну и хорошо, хозяин, - сказал Клифф, глядя, как я достаю шприц, и обвел взглядом конюшню до полного теней дальнего конца. - А непривычно как-то, что всего тут одна лошадь стоит. Я ж ведь помню, когда их тут было полным-полнло, уздечки со стобов свисают, а прочая сбруя на стенке позади них так и посверкивает... - Он переложил жвачку от одной щеки к другой и улыбнулся. - Черт дери! Я ж тут каждое утро с шести часов корм им задавал, к работе готовил, и уж можете мне поверить, это ж чистая картина была, как мы все выезжали отсюда пахать на самой зорьке. Шесть пар лошадок упряжью побрякивают, а пахари бочком у них на спинах сидят. Ну прямо тебе процессия! Я улыбнулся.
- Раненько вы начинали, Клифф.
- Угу, черт дери. А кончали поздно. Вернемся, дадим лошадкам пожевать чего-нибудь, сбрую снимем и идем повечерять. А потом опять сюда, да гребнем, да щеткой весь пот, всю грязь с них и соскоблим. А потом зададим корму по-настоящему - и отрубей, и овса, и сена, чтобы хорошенько подзаправились перед завтрашним днем.
- Так у вас и вечера свободного вовсе не оставалось?
- Что так, то так. Отработались - и на боковую, оно верно. Да только мы об этом и не думали вовсе. Я подошел к Барсуку, чтобы сделать инъекцию, и вдруг опустил шприц. По телу старого коня пробежала легкая судорога, еле заметное напряжение мышц, потом он на секунду вздернул хвост и снова опустил.
- Что-то тут другое,- сказал я.- Клифф, выведите-ка его из стойла. Я погляжу, как он пройдется по двору. И когда его копыта застучали по булыжнику, мышцы вновь напряглись, а хвост вздернулся. У меня в мозгу словно что-то вспыхнуло. Я быстро подошел к нему и похлопал по нижней челюсти. По глазному яблоку скользнуло третье веко и медленно поползло обратно, и я понял, что не ошибся.

У меня не сразу нашлись слова. Простой осмотр мимоходом обернулся смертным приговором.
- Клифф,- сказал я,- боюсь, у него тетанус.
- Это что, столбняк что ли?
- Да-да. Очень грустно, но это точно. Последнее время он ноги не ранил? У копыт?
- Да недели две назад он что-то захромал, и кузнец выпустил у него из копыта гной. Большую дырку проковырял.

Вот так.
- Жаль, что ему тогда же не сделали противостолбнячной прививки,- сказал я и попытался разжать челюсти старого коня, но они были крепко стиснуты.- Наверное, он сегодня уже не мог есть?
- Да нет, утром поел немножко. А вот вечером - ничего. Как же с ним дальше-то, мистер Хэрриот?

Как дальше - вот именно. Если бы Клифф и сегодня задал мне этот вопрос, у меня точно так же не нашлось бы внятного ответа. Факт остается фактом - от семидесяти до восьмидесяти процентов заболеваний столбняком кончаются гибелью животного, и никакие способы лечения нисколько этих цифр не меняют. Но окончательно отказываться от надежды мне все-таки не хотелось.
- Вы сами знаете, Клифф, дело очень серьезное, но я постараюсь помочь. У меня есть с собой антитоксин, и я сделаю ему инъекцию, а если судороги усилятся, дам снотворного. Пока он может пить, отчаиваться рано. Давайте ему жидкую пищу. Лучше всего овсяный отвар.

Несколько дней Барсук оставался в том же состоянии, и я немного воспрянул духом. Мне приходилось видеть, как лошадь оправлялись от столбняка, и я помнил, какое это всякий раз бывало чудесное ощущение: приедешь утром, а у лошади челюсти разомкнуло и изголодавшееся животное начало есть.

Но с Барсуком этого ие произошло. Его поместили в просторное стойло, где он мог без помех двигаться, и каждый день, заглядывая к нему через нжнюю половинку двери, я ловил себя на отчаянном желании найии какие-нибудь признаки улучшения. Но, увы, через несколько дней его состояние стало ухудшаться. Неосторожное движение, появление рядом человека вызывали сильнейшую судорогу, и он, пошатываясь, кружил по стойлу на негнущихся ногах, точно деревянная игрушка, а в глазах стоял ужас, и сквозь крепко стиснутые зубы сочилась слюна. Как-то утром, испугавшись, что он свалится, я посоветовал надеть на него опоры и поехал за ними в Скелдейл-хаус. Но едва я открыл дверь, как заверещал телефон. Звонил мистер Гиллинг.
- Вроде бы мы опоздали, мистер Хэрриот. Он лежит врастяжку и, сдается мне, тут уж ничего не поправишь. Надо кончать, чтоб он зря не мучился, верно?
- Боюсь, вы правы.
- Только вот что. Мэллок его, конечно, заберет, но только Клифф не хочет, чтобы его Мэллок пристрелил. Хочет, чтобы вы, так, может, приедете?

Я достал боенский пистолет и вернулся на ферму, раздумывая над тем, почему моя пуля представлялась старику менее отвратительной, чем пуля живодера. Мистер Гиллинг ждал меня в стойле рядом с Клиффом, который горбил плечи, засунув руки глубоко в карманы. Он обернулся ко мне с блуждающей улыбкой.
- Я как раз хозяину говорил, до чего же Барсук хорош был, когда я его для выставки готовил. Видели бы вы его тогда! Шерсть вся блестит, щетки на ногах белее снега вычищены, а в хвосте - голубая лента вот такой ширины!
- Могу себе представить, Клифф,- сказал я.- Лучше его холить, чем вы, никто не мог бы.

Он вытащил руки из карманов, присел на корточки, нагнулся над лежащим конем и несколько минут поглаживал седую шею и уши, но старый провалившийся глаз смотрел на него без всякого выражения. Клифф тихо заговорил, обращаясь к коню, и голос его был спокойный, почти бодрый, точно он болтал с приятелем - Много тысяч миль я прошагал позади тебя, старина, и много о чем мы с тобой толковали. Да только что я такого мог бы тебе сказать, чего ты сам не знал бы, а? Ты же все понимал сразу, с одного словечка. Я просто рукой шевельну, а ты все и сделаешь, что от тебя требовалось.

Клифф выпрямился.
- Так я работать пошел, хозяин,- сказал он решительно и вышел из стойла. Я подождал, чтобы он не услышал выстрела, который означал конец Барсука, конец лошадей в Харлент-Грейндже, конец основы основ жизни Клиффа Тайрмана.

Покидая ферму, я снова увидел старика. Он устраивался поудобнее на железном сиденье рычащего трактора, и я закричал, стараясь перекрыть шум мотора:
- Мистер Гиллинг сказал, что решил завести овец и поручить их вам. Думаю, вам понравится за ними приглядывать!

Лицо Клиффа осветила негасимая улыбка, и он крикнул в ответ:
- Угу! Новое дело, да чтобы мне не понравилось? Нам, молодым, это всегда по вкусу!