Два вагона лошадей

9 декабря 1999

Откуда в Петергофе взялись текинцы...

Автор: Ирина Хиенкина Автор: Ирина Хиенкина
Впервые опубликовано в журнале "Кони Петербурга"

ДВА ВАГОНА ЛОШАДЕЙ

- Текинцев - в Ленинград? - сказала Мария Даниловна Черкезова и посмотрела на нас, мягко говоря, неодобрительно, - а поближе к Северному полюсу не хотите?

Но даже мнение Самой Черкезовой, о которой мы столько читали и слышали, не могло охладить нашего энтузиазма. Ибо были мы уже люди пропащие...

С того самого момента, как в наших руках оказались билеты на самолет, мы были обречены. Нам вообще не следовало прилетать в Ашхабад, если мы хотели прожить остаток жизни спокойно. Ибо судьба хватила нас своим копытом в первый же миг пребывания на этой волшебной земле.

... В те годы в Ленинграде ходили упорные слухи о том, что в Туркмении кони сотнями идут на мясо, и по мясной цене их можно покупать табунами. Как обычно, никто сам этого не видел, но говорили об этом все. А у нас как раз тогда возникла более, чем редкая для конников возможность распорядиться деньгами и купить коней, каких душа пожелает. Не то чтобы она так уж пожелала именно текинцев... Но ведь по мясной цене... Один из нас, несколько лет проработавший в Калининградском конном заводе, сохранил там дружеские связи. Вскормленному тяжеловесной красотой голштинцев и ганноверов, ездившему на Ацетоне и на Гелии, ему казалось, что он сможет трезво оценить то, что есть в Туркмении. Ну не понравится - махнем в Черняховск...

Блажен, кто верует. Действительность оказалась сурова. Мы быстро поняли, что кони далеко не "по мясу"... Но и без коней мы отсюда уехать не сможем.

Собственно говоря, это стало ясно в первый же день. Кони, которые предстали перед нами, казались и не конями вовсе - борзые, гепарды, змеи, сверкающие живым золотом, проносились перед нами по скаковому кругу - днем наяву, а ночью, стоило закрыть глаза, перед мысленным взором. "В очах моей души, Горацио..." Первые несколько ночей после этого мы не могли заснуть - ослепительные картины ипподрома не давали сомкнуть глаз. Мы оба грезили о конях, как восточный влюбленный о своей возлюбленной; так, верно, Меджнун мечтал о Лейли. И, продолжая восточно-любовную тему, мы решили добиваться исполнения своей мечты, подобно Фархаду, сокрушившему скалу, чтобы завоевать Ширин.

Знали бы мы, за какой гуж взялись! Выбрать коней и сговориться о цене оказалось самым легким и приятным делом. Поездив по колхозам, не единожды побывав в "Комсомоле", выпив немеряно зеленого чая и совершенно ужасной местной водки, мы довольно скоро ударили по рукам с хозяевами приглянувшихся скакунов.

Оставалась ерунда - оформить документы и заказать вагоны. Вот тут-то и началось сплошное "низя". Полтора месяца в общей сложности не сходили мы со скаковой бюрократической дорожки. Где легким кентером, а где и черепашьим шагом, то вдвоем, а то в компании с сочувствующими работниками ипподрома, проходили мы эти круги чиновничьего ... "дерби" - сначала, чтобы добиться разрешения на вывоз коней, а потом, чтобы этот вывоз организовать. Стартовали в конце марта, а погружены в вагоны кони были только 30 мая.

И вот они - два наших вагона. На каждом из них крупными буквами надпись: "живность" - это мы - кони и люди. В первом вагоне двое жеребят и шесть кобыл - три из них абсолютно дикие - бросаются, оскалив зубы, даже на ведро с водой; а также Саша, Лида, Ира - сопровождающие. Во втором - мы двое и три жеребца, бочки с водой и мешки с ячменем. Спим мы на этих мешках, а то и просто на кошме, в ногах у Гала. "Гала" по-туркменски значит "крепость", и снизу, с наших мешков, он таким и предстает - спокойный, сильный, величественный. Чувствуем себя букашками в ногах у падишаха. Его отец - чемпион породы, самого Гала вырастили в заводе "Комсомол", чувства собственного достоинства ему, как наследному принцу присуще от природы. Да он и есть наследный принц. Сколько веков глядят на нас его восточными глазами?

Как, впрочем, и глазами Хелвара. Вот уж у кого можно поучиться мужеству и стойкости! Он стоит в самом дальнем конце вагона, свежий воздух туда не проникает, под раскаленной крышей ему душно, как никому другому. К тому же ничего не видно - Гала и Гахрыман стоят у двери и целый день любуются пейзажами. Хелвар лишен и этого, общего для нас и коней, единственного развлечения в дороге. С удивительной выдержкой несет он тяготы нашего пути. Уверены - умей он говорить, - и тогда не услышали бы мы от него ни слова жалобы.

Третий наш спутник еще очень юн. Ему всего три года. Зовут Гахрыман ("герой"). Несмотря на нежный возраст, он уже успел составить себе славу классного ипподромного бойца. Но нам он нужен не для скачек - нас покорили его сказочные движения. Такой необыкновенной рыси мы не видели никогда и ни у кого. Полная иллюзия, что он бежит, не касаясь земли - настолько легки его движения. Не рысь, а полет - поистине небесный конь!

"...А поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток..." Поневоле вспомнишь Айтматова. Едем уже несколько дней. Днем ртуть в медицинском градуснике упирается в самый конец трубочки - сколько же это градусов в тени - 43? 45? В первый же день пути мы на собственной шкуре почувствовали, что вода - это жизнь. Под вечер того томительного дня наш состав остановился прямо в пустыне недалеко от разъезда с колонкой. Желтая мутная вода из нее была поистине драгоценна и для нас, и для коней. Мы не только напоили их, но и облили с головы до ног. Не верилось, что где-то воды может быть много. Петергоф, фонтаны - все это казалось сном. Но ужели мы и вправду когда-нибудь приедем туда?

А пока что мимо проносятся барханы, бараны, куланы, вараны... Впрочем, это уже бред. В середине дня, в самое пекло, нас ставят на каком-нибудь разъезде между двумя такими же составами - ни ветерка, спасителя во время движения, ни смены пейзажей перед глазами. В Самарканде любуемся грузовыми вагонами, в Бухаре - нефтяными цистернами, в Ташкенте - угольными платформами. И мы, и кони одинаково смутно сознаем окружающее. В середине дня напоили коней, накормили - и снова впали в оцепенение. Под вечер, часов в семь, трогаемся. Жизнь продолжается. Собираемся на раут в нашем вагоне. Саша на примусе варит суп, кипятит зеленый чай с веточками верблюжьей колючки (от расстройства желудка - аборигены посоветовали). Тут самое главное - не уронить кастрюлю, когда вагон потряхивает. Примус на остановках прячем от пожарников в сене. Иногда поезд замедляет ход настолько, что мужики могут размяться - выскакивают из вагона и пару километров бегут с ним вровень. Девчонки этого сделать не могут - если поезд внезапно наберет ход, можно не успеть запрыгнуть обратно. Зато все могут сидеть на полу, свесив ножки наружу и любоваться пустыней. Мелькают разъезды с экзотическими названиями, верблюды, ишачки. У каждого разъезда - кладбище. Сам разъезд - несколько бараков, зато каждое кладбище - маленький багдад. Мазары с куполами и башнями похожи на мечети с минаретами на фоне синего пряного неба и ослепительно желтого песка. Что-то сказочное, нереальное - как в бессмертном фильме про Аладдина - "тень города и город теней". И белое солнце пустыни над всем этим, над нашим поездом и над нами...

Наконец-то въезжаем в Россию. Вдали блеснул крест над деревенской церквушкой. "Слава Тебе, Господи!" - истово перекрестился Саша. Но матушка - Россия встречает нас неласково - здесь сыро, холодно, моросит дождь... Неужели мы могли мечтать о дожде? Сейчас бы в пустыню...

Впрочем, и здесь с водой напряженка. Любимый город, куда мы с триумфом въехали через почти две недели после начала пути, обошелся с нами, как с пасынками. Утром, когда прибыли на станцию "Московская-сортировочная", у нас кончилась вода. Ну уж в Питере-то мы не пропадем! Даже в Каракумах наши вагоны старались поставить ближе к воде, к пожарному крану, колонке или хотя бы арыку. Ну, а уж дома, как известно, и стены помогают. Стены возможно, но не ленинградские железнодорожники.

До темноты мы, сменяя друг друга, пытались объяснить то одному, то другому железнодорожному боссу, что у нас, поймите, лошади, они не пили со вчерашнего вечера, если нельзя нас сразу отогнать в Петергоф, то хотя бы поставьте вагоны поближе к пожарному крану - нам не добраться до него с ведрами через десятки составов, запрудивших все пути. Сытый и не страдающий от жажды диспетчер только ржал в ответ: "Не подохнут ваши клячи". Кони уже и ржать не могли...

Только к ночи, когда диспетчер сменился, наши два вагона с полустершимися надписями "Живность" перегнали на Балтийский вокзал. Заняло это 10 минут. А там за бутылку водки веселый машинист согласился доставить нас в Старый Петергоф. И вот белой июньской ночью через благоухающий сиренью, звенящий соловьями Английский парк мы привели домой нашу драгоценную добычу.

ПОСТСКРИПТУМ

С тех пор прошло уже 9 лет. Наши кони не вымерзли зимой и не отсырели летом. Они научились есть сочную траву, купаться в Финском заливе, валяться в снегу. Они любовались на дворцы и фонтаны, снимались в кино, ходили в походы, а кое-кто даже пробежался пристяжкой в русской тройке. Их дети живут сейчас в Германии и Финляндии, а петергофскую землю топчут уже их внуки... Но все это далось нам очень большой кровью, стоило нервов, слез, седины. Мы расстались со многими иллюзиями и разругались со многими людьми. Да и денег больших не заработали, и в большом спорте себя не прославили. Пока...

В жизни каждого человека бывает момент, когда он, как витязь на распутьи, должен сделать выбор, который на многие годы определит его судьбу. Махни мы в Черняховск, все у нас было бы иначе. Но тем не менее, окажись мы опять перед тем же выбором, даже предвидя все тяготы и тернии, мы вновь выбрали бы ту же дорогу. Потому что, на самом деле, выбора у нас нет. Как нет его ни у кого, кто по настоящему прикоснулся к этому неповторимому, единственному в мире чуду, имя которому - Ахалтекинец.